Автор: Олег Никишин
Источник: Книжное обозрение. 2008.№ 10 (2176). С. 10.
Местергази Е. Г. Литература нон-фикшн/non-fiction: Экспериментальная энциклопедия. М.: Совпадение, 2007.
Монография Е.Г. Местергази «Литература нон-фикшн /nоn-fiction» — не просто монография: это энциклопедия, и действительно экспериментальная. Это первый опыт отечественного энциклопедического издания, посвященного теоретическому осмыслению документального начала в литературе, и в этом главным образом, надо полагать, состоит его научная новизна. Все статьи принадлежат перу одного автора; организация текста не традиционна: вместо статей, расположенных в алфавитном порядке, материал представлен по разделам; в качестве приложения даны тексты, относящиеся к «наивному письму».
Как подчеркивает автор, «цель настоящего издания — не только привлечь внимание читателя к находящейся ныне на пике популярности литературе нон-фикшн, но и впервые в рамках энциклопедического издания попытаться дать целостную картину развития такого рода литературы; систематизировать существующую терминологию и впервые придать ей научный статус; рассмотреть целый комплекс теоретико-литературных проблем, так или иначе встающих перед наукой в связи с изучением литературы нон-фикшн; познакомить читателя с некоторыми важнейшими, но малодоступными текстами».
Для анализа «документального начала» повествования потребовалось занять критическую позицию по отношению к множеству теорий документа или «Правды», выработанных в 1920-е годы.
Как политически ангажированная ЛЕФовская теория «литературы факта», так и несравненно более сложные построения формалистов о «параллельных рядах» претендовали на то, чтобы быть радикально другой мыслью о литературе и благодаря этому определять всю литературную практику.Но полного разрыва с традицией ученым 1920-х годов добиться не удалось. Те образы, которыми оперировали теоретики 1920-х годов для определения фактичности в литературе, оказались вполне школьными, рассчитанными на легкое усвоение (хотя, собственно, формалисты делали все для того, чтобы проблематизировать эту изначальную элементарность). Е. Г. Местергази считает, что нужно исследовать не столько изменение жанров, сколько изменение самого понятия «литература». Становление документального начала в литературе сопровождалось возникновением большого количества «гибридных жанров» (М. Бахтин), каждый из которых стремился указывать не на «малые», а на «большие» жанры прошлого. Показателен пример торжества очерка в советской литературе 70-х годов, который выглядел как скол с некоторой подразумевавшейся «эпопеи».
Конечно, проблемой будет то, насколько «удалась» советская литература: во всяком случае, ее идеал классики уже с 1930-х годов был исключительно ретроспективным, построенным на отсылках к большой русской прозе и потому служивший только селекции произведений, но не приданию им эстетической или идейной завершенности. Трагическая патетика с трудом соединяется с мыслью об обустройстве будущего.Только шестидесятническое искусство с его пафосом непосредственного выражения внутреннего содержания автора, когда высказывание значит не больше того, что хотел сказать автор, стало исключением.Но оно совпало с общемировой тенденцией создания искусства с минимальным разрывом намерения и содержания вроде поп-арта и повлияло только на теоретическую эстетику, но не на дальнейшую художественную практику.
Приемы собственно пропагандистского искусства в книге почти не рассматриваются. Интерес исследовательницы лежит прежде всего в изучении наивного письма как непосредственного схватывания событийной канвы повседневной жизни (к монографии даже приложено несколько образцов отечественного «наивного письма»). Обычно наивное, или непрофессиональное, искусство рассматривается социологически, в контексте критики идеологий или при изучении масштабных социальных трансформаций.Эти исследования при всей их продуктивности и необычности не всегда учитывают главную особенность: событием в этом искусстве становится само объявление о событии (этим и объясняется, почему примитивизм в живописи так близок искусству вывесок и других «объявлений»). Е. Г. Местергази на протяжении всей книги исследует, как именно заявляется событие в разных типах невымышленного повествования.
Елена Местергази предваряет свое исследование наивного письма и других способов документального повествования словарем терминов, позволяющих описать эти явления.Большинство из этих терминов, прежде всего термин «реальность», получили новое значение в XX веке, в связи с общим развитием гуманитарной мысли.
Местергази отмечает, что жанры дневника, мемуара, памфлета и другие в современном мире изменяются, превращаясь в хронику.Лучшим примером такой хроники является интернет-блог, освещающий локальные события (или локальное видение больших событий). Высказывание «человек — это стиль» уже неприменимо к этому роду литературы, стиль в ней определяется поспешно создаваемым для освещения события языком. Это приводит к кризису тех жанров литературы non-fiction, которые основаны на другом отношении к языку, на попытке придать некоторую основательность повседневной речи. Еще два десятилетия назад жанры научно-популярной литературы или социальной фельетонистики, которые были одной из факультативных возможностей, например, для создателей научной фантастики, представлялись незыблемыми; теперь они уже кажутся невозможными. В целом книга звучит обнадеживающе, обещая новые союзы поэзии и бескомпромиссной правды.